Валерий Куклин
ЛОГИКА НЕСЪЕДЕННОЙ ТУШЕНКИ
Давным-давно, когда существовали еще экспедиции и я таскался по этой дивной земле с рюкзаком за плечами и с ножом за голенищем кирзового сапога, кормя мордой своей таежную мошку и «лосиных мух», жизнь мне казалось простой и ясной, ибо легко оценивалась словами и понятиями, которые назывались азбучными истинами: не убий, не укради, не возжелай и так далее. Напарник мой по шестидневному маршруту сквозь тайгу сожрал в тихую последнюю банку консервов, после чего подвернул ногу – и я его последние полдня тащил на собственном горбу, хотя сам уже имел больными ноги. Это было нормой, опять-таки истиной азбучной, не требующей доказательств: сам погибай, а товарища выручай. Хотя какой он мне, к Лешему, товарищ? Сожрал последнюю тушенку.
И, с точки зрения европейского интеллектуала, я был тем более дурак, что с вертолета нас все равно бы могли обнаружить, даже если бы я не дошел до отмеченного на карте места – приполярная лесотундра прозрачна, двух тащащихся по свежему снегу бедолаг сверху увидеть легко. Но я тащил. Потому что знал: у летчика может оказаться задание найти еще пару таких, как мы, дураков, рискующих жизнью за деньги, которые будущие «новые русские» в городах зарабатывали шутя воровством и спекуляциями.
И даже тот, кто съел мою половину тушенки, был в сознании моем и собственном своем на тысячу голов выше тех, кто крутил пальцем у виска при виде нас вываливающимися из чрева вертолета и говорил: «Умные, образованные люди, а живут, как бичи». Потому что мы с моим напарником в тот момент жили не проблемой добычи денег, покупки мебели, машин, квадратными метрами, а, как пелось в знаменитой тогда песне, километрами и еще осознанием своей нужности… Кому? Чему? Ответов много, но суть одна – людям.
Перечитал написанное – и устыдился: на фоне умных и ученых слов Виталия Петушкова (статья «Тьма низких истин?») болтаю о банке тушенки, в которой моих-то была всего половина. Но кто прохаживал по полусотне километров в день по тайге либо по тундре с образцами за спиной и с топором в руке, тот знает, что такое и последняя банка, и последний день, и вообще что такое быть вдвоем в маршруте. Когда произошла перестройка и люди полюбили заумные слова, они назвали это: иная ментальность. А в наше время поступок моего напарника определялся одним словом: сволочь. Ибо коварного вопроса: «Что есть истина?» - у нас не было. Истина была одна и при этом самая высокая, ибо ценою ей была жизнь. Его, моя, тысяч таких же, как мы, чудаков, старающихся сделать Родину богаче.
Почему-то, когда пишешь о важном, сбиваешься на высокий стиль. И то, чего ради начал писать эту статью, становится второстепенным. А ведь хочется возразить автору «Тьмы низких истин?» в большей степени, чем когда он высказал свои замечания по поводу моей статьи о русском интеллигенте. Потому что в двенадцать моих сезонов (от Чукотки до пустынь Средней Азии) главным занятием нашим в темноте у костра были разговоры и споры, диспуты и полемические антитезы, которые рождались и умирали ежедневно, заставляя уставшие от однообразных рекогносцировок мозги работать на полную катушку.
Спорили мы тогда и о западниках, и о славянофилах, и о «Пражской весне», и о Париже 1968 года, и о Че Геваре, и о китайской культурной революции, зато все вместе поносили Брежнева, Андропова, вместе восхищались мужеством Солженицына и «Записками из Русского музея» Солоухина. А обращаю я внимание на эти детали потому, чтобы видно было, что общим у нас было неприятие административно-бюрократического аппарата страны, все остальное вызывало лишь споры. И речь здесь идет не только о пожирателе тушенки, но и о сотнях людей десятков наций, которые, оказавшись оторванными от цивилизации, восполняли потребность в получении информации ежевечерним бессмысленным трепом. Ибо исправить этот мир мы не могли.
«Всевозвышающий обман?» - звучит ответом на эти мои слова, хотя и является второй половиной названия статьи Виталия Петушкова. Логика современного бытия подтверждает его выводы о бесплодности и бесперспективности споров. Логика несъеденной тушенки говорит о прямо противоположном: те, кто сожрали наши тушенки, уморили наших стариков голодом, выдавили лично меня за границу, кто кричит, что о прошлом величии своем надо забыть и подобострастно лизать чужеземные сапоги – мои персональные враги. Потому-то и пигу, потому-то и живу…И если такая позиция почему-то называется ласкающим уши дворянским словом славянофильство, я, как прямой потомок первопроходцев, разбойников, красноармейцев, анархистов, партизан и офицера Советской Армии, этого слова к себе не приемлю. И, хотя и живу на Западе, хотя и люблю перечитывать У. Фолкнера, Т. Уайдлера, Р. Уорена и, простите грешного, Р. Желязны и Р. Шекли, к западникам себя причислить не тщусь, ибо учителями своими в прозе считаю А. Пушкина, с его «Повестями Белкина» и «Историей Пугачевского бунта», Н. Гоголя с повестями из сборника «Миргород», Л. Толстого с «Войной и мир» и повестями последних лет, М. Шолохова с «Тихим Доном» и всеми его рассказами.
Как быть? Как обойтись без спора? Ответ В. Петушкова прекрасен, как афоризм С. Е. Ленца: «Мы не мыслим - мы любим в форме мышления… Нелепо искать в бесконечных полемиках о России новизну. Там нет проработанных, доведенных до логического конца концепций, которые могут лечь в основу практической программы».
Но логика не съеденной полубанки тушенки утверждает, что афоризмы всегда лгут, как, впрочем, и поговорки, ибо они претендуют на всеохватность, на желание стать окончательным вердиктом, а жизнь порой показывает афоризму здоровенный кукиш. Ибо я, например, мыслю. И миллионы людей скажут дословно то же самое о себе. Некоторые, вроде Горбачева, при этом солгут, конечно, но большинство, положив руку на сердце, все-таки признаются: оставшись сам (сама) с собой наедине, без телевизора и «Московского комсомольца», пока еще умею думать самостоятельно. А уж если перечитают «Воскресение» Льва Николаевича, то действительно поймут что это была за «Россия, которую мы потеряли» и вновь обрели. Ибо роман сей и статьи последних лет великого писателя являются одной из достаточно большого количества «доведенных до логического конца концепций, которые могут лечь в основу практической программы».
На этом месте можно было бы глубокомысленно и замолчать, прячась в тени великого яснополянца, да несъеденная тушенка стучит в сердце, как пепел Клааса. Потому что те, кто съел нашу тушенку, сыто отрыгивают и говорят: «Примиритесь, пусть все идет, как идет. А будет что с русской культурой и литературой, не будет ли далее ничего – наплевать». Или (цитата из вышеназванной статьи В. Петушкова), утверждающего, что у русской интеллигенции осталась лишь «Надежда на чудо, на разрыв в цепи неопровержимых причинно-следственных связей. На приостановку безжалостных законов мироздания, давно указавших нам наше место».
Вполне возможно, что В. Петушков более прав, чем братья Гагаевы. Рационалисты - они всегда правы. Но логика братьев лично мне все-таки ближе. Пишу – и вспоминаю выпученные глаза чекиста 1840-х годов из фильма Э. Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово», кричащего невинно хлопающему глазами актеру провинциального театра: «Вот дурь российская. Я понимаю самозванца на трон, но самозванца на плаху?.. Нет, этого я понять не могу».
И вот тут вдруг выясняется, что понять героя Е. Леонова мы можем. Практически все. Кроме разве тех, кто сожрал чужую тушенку.
Валерий Куклин
Г. Берлин
Пост скриптуум: Статье отказали в печати в «Литературной России» срау после амены там главного редактора новым – Отрошенко.